Хазанов А.М. - Социальная история скифов (Монография) [История Отечества, 1975, PDF, TXT]

Предлагаемая вниманию читателя книга посвящена трем основным проблемам.

Как видно уже из ее названия, по степени их важности для меня и соответственно по уделяемому им месту эти проблемы следую- щие: 1) социальная история и социальная организация скифов; 2) основные закономерности функционирования и развития обществ древних кочевников евразийских степей; 3) общее и особенное в социальной организации и истории кочевников евразийских степей в целом.

Кроме того, довольно много места уделено трансформации социальной орга- низации общества с комплексной скотоводческо-земледельческой эко- номикой в связи с переходом к кочеванию — проблеме, для исследова- ния которой только скифское общество представляет необходимый, хотя и недостаточный, материал.

Впрочем, скудость источниковедческой базы по древним кочевникам при работе над книгой ощущалась почти постоянно. Поэтому нередко приходилось прибегать к дедукции и к аналогиям. В. А. Гордлевский заметил однажды, что «аналогия, конечно, объясняет, облегчает пони- мание фактов, однако, как ни убедительна она, в ней исчезает осяза- тельность» [Гордлевский, 1960, стр. 32]. Когда же фактов не хватает, возможности аналогий становятся еще более ограниченными. И все же иного выхода не было. Поэтому я стремился максимально широко ис- пользовать сравнительно-этнографический и исторический материал по кочевникам евразийских степей не только для того, чтобы выявить об- щие и специфические черты в их социальной организации и истории, но также чтобы с его помощью попытаться выяснить некоторые особен- ности скифского общества. В первом случае правомерность подобного подхода едва ли нуждается в особом обосновании, во втором — она во многом зависит от решения намеченных выше проблем. Более подроб- ное обоснование конкретных параллелей и аналогий приводится в тек- сте. Хочу лишь сразу подчеркнуть, что по изложенным причинам неко- торые выводы относительно скифского общества представляются ги- потетическими мне самому.

К тому же надо учитывать, что скифы, сарматы и некоторые другие кочевники являлись иранцами, а хунну и более поздние номады — тюрками и монголами. Это, с одной стороны, побуждает к определен- ной осторожности в поисках аналогий, но с другой — облегчает выяв- ление общих черт в кочевых обществах с разными этническими и культурными традициями.

Написанию этой книги предшествовала работа над некоторыми более частными проблемами номадизма в евразийских степях. Именно она утвердила меня в той мысли, что социальную организацию и историю скифов нельзя изучать в отрыве от социальной организации и истории остальных кочевников евразийских степей, а специфику кочевников средневековья и даже нового времени нельзя понять в полной мере без детального сравнения их с кочевниками древности. После этого оставалось самое трудное — найти время и написать книгу. Теперь она написана, и не мне судить о ее недостатках и достоинствах. Feci, quod potui, faciant meliora potentes.

На мою же долю остается только приятный долг поблагодарить всех помогавших мне словом и делом, консультациями и советами, пре- доставлением неопубликованных материалов и полевых записей. Первая признательность— моей жене И. А. Хазановой, сделавшей все, чтобы облегчить мне работу над этой книгой. Рукопись книги, полно- стью или частично, читали и сделали ряд полезных замечаний С. А. Арутюнов, Ю. Г. Виноградов, С. Г. Кляшторный, И. В. Куклина, А. М. Лесков, Е. М. Мелетинский, А. И. Мелюкова, Д. С. Раевский, Е. В. Черненко, М. А. Членов, А. И. Шкурко. Им я приношу особую благо- дарность. И конечно, я не могу не упомянуть всех своих коллег и то- варищей по совместной работе в Секторе по изучению истории пер- вобытного общества Института этнографии АН СССР, постоянной поддержке которых я обязан очень многим.

Но больше всего я признателен своему покойному учителю Борису

Николаевичу Гракову. Он не только всегда щедро делился со мной своими огромными знаниями, оригинальными замыслами и идеями. Он учил меня большему — этике и эстетике научного исследования, необходимости искать собственные пути в науке и просто преданно- сти любимому делу.

Предисловие ............................................................................... 3

В в е д е н и е . Некоторые аспекты экологии номадизма в евразий- ских степях .............................................................. ..5

Г л а в а I. Источники и литература .................................... .15 Источники . . ................................................ .15 История изучения социальной организации скифов……….. 24 История изучения социальной организации кочевников евразийских степей и некоторые дискуссионные пробле- мы кочевниковедения ....................................... .32

Г л а в а II. Скифские этногонические легенды как исторический источник…………………………………………… 36 Источники ............................................................... 36 Анализ ..................................................................... 38 Выводы .................................................................... 53

Г л а в а III. Семья и брак ...................................................... 55 Формы и численность семьи ............................ 55 Особенности семьи у кочевников евразийских степей……...73 Брак ............................................................ ………….76 Положение женщин ............................................... 83 Линейность, локальность и счет родства ............. 86 Вопрос о пережитках матрилинейности .......... 88 Формы собственности и порядок наследования ....................91

Г л а в а IV. Формы социальной организации ................... 99 Низшие звенья социальной организации ............. 99 Род ............................................................................ 104 Высшие звенья социальной организации ................................ 111 Вопрос об общине ................................................ 123 Социальная организация скифов и ее место среди общественных структур ев- разийских кочевников ……….……127

Г л а в а V Социальная стратификация и формы эксплуатации….131 Рабы ......................................................................... 133 Категории зависимого населения ......................... 148 Рядовое свободное население..................................................164 Жречество ................................................................ 168 Аристократия ........................................................ 179 Царский род................. …………………………………………191 Выводы .................................................................... 200

Г л а в а VI Скифская государственность и ее место среди государственных образова- ний кочевников евразийских сте- пей…………………………………………………………..203 Начальный период скифской истории ................. 203 Скифы в Передней Азии ...................................... 218 Скифия в VI—V вв. до н. э. ................................. 225 Скифия в конце V—III в. до н.э. .......................... 238 Скифия в последние века до нашей эры — первые века нашей эры ................................................................ 246 О характере государственных образований у кочевни- ков евразийских степей……………………………………...251

З а к л ю ч е н ие . Общее и особенное в историческом развитии кочевников евра- зийских степей и принципы периодизации их истории .............................................................. 264

Примечания.......................................................................................................275 Библиография ........................................................................... 285 Список условных сокращений ............................................ 315 Предметный указатель .............................................................. 317 Именной указатель ................................................................ 322 Указатель географических и политических наименований……………….... 326 Указатель этнических наименований ...................................... 329 Археологический указатель ..................................................... .332 Summary……….………………………………………………………………………….334

ОБЩЕЕ И ОСОБЕННОЕ В ИСТОРИЧЕСКОМ РАЗВИТИИ КОЧЕВНИКОВ ЕВРАЗИЙСКИХ СТЕПЕЙ И ПРИНЦИПЫ ПЕРИОДИЗАЦИИ ИХ ИСТОРИИ Исследование социальной истории скифов приводит к: выводу, что скиф- ское общество вплоть до последних веков нашей эры было раннеклассовым, основанным преимущественно на даннической эксплуатации кочевниками подчиненного земледельческого населения. Структурную основу его составля- ла многоступенчатая родо-племенная организация, в низших своих звеньях по- коившаяся на узах реального кровного родства, а в высших — на чисто фик- тивном генеалогическом родстве, являвшемся средством общественной инте- грации, идеологическим обоснованием существующих социальных отношений и одновременно облегчавшем инкорпорацию неродственных групп.

В собственно скифском кочевом обществе выделились следующие основ- ные социальные слои: правящий царский род, родо-племенная и отчасти слу- жилая аристократия, жречество, рядовые свободные кочевники, эксплуатация которых, носила лишь косвенный и ограниченный характер, неполноправный слой обедневших и зависимых кочевников, эксплуатировавшихся бо- лее интенсивно. На низшей ступени социальной лестницы находились рабы, роль которых в производстве была, однако, невелика.

Сравнение скифского общества с обществами других кочевников евразий- ских степей демонстрирует не только их принципиальную однотипность, но и сходство многих конкретных форм социальной организации, общественных институтов и культурных элементов. Это сходство доходит иногда до почти полного тождества. Имеющиеся различия связаны отчасти с разными этно- культурными традициями и различными источниками внешних влияний, от- части с различиями в уровне развития. В некоторых отношениях скифское об- щество было ближе к обществу хунну, чем к обществу своих ближайших со- седей и сородичей — сарматов, несколько отстававших от скифов в своем раз- витии.

Подобное сходство в первую очередь надо объяснять однотипностью эколо- гии и хозяйства кочевников евразийских степей, определявших параметры их социального развития, и лишь затем несомненными культурными и этниче- скими взаимовлияниями. Не случайно различия более заметно проявляются в тех сферах, которые не связаны непосредственно ни с хозяйством, ни со структурными основами общества и его определяющими социальными кате- гориями, ни, наконец, с уровнем общественного развития. Примером может служить вероятная матрилинейность сарматов в сравнении со скифской пат- рилинейностью.

В то же время по основным социально-экономическим структурам и формам эксплуатации, равно как и по основным тенденциям общественного развития, древние кочевники евразийских степей были весьма близки к кочевникам средневековья и даже нового временил. Об этом уже много писалось в преды- дущих главах. Л. Крэдер, исследовавший социальную организацию тюр- ко-монгольских кочевников, пришел к выводу, что «принципы — единые, су- ществуют вариации в деталях» [Krader, 1963, стр. 4]. В более ограниченном виде этот вывод, по-видимому, можно распространить на всех кочевников ев- разийских степей, в том числе и древние. Причины этого явления коренятся опять-таки в специфике экстенсивной ко- чевой экономики, мало менявшейся с течением времени, и ее ограниченных возможностях. Численность хунну, живших на территории современной Мон- голии, и количество скота у них почти полностью совпадали с теми цифрами, которые имеются для монголов накануне 1921 г. Так, у хунну в среднем при- ходилось 19 голов скота на душу населения, в Автономной Монголии в 1918 г.— 17,8 головы [Таскин, 1968, стр. 41 и сл.].

Тем самым подтверждается предположение И. М.Майского, высказанное им более полувека назад: «Я не решаюсь высказывать вполне категоричного мне- ния, ибо в подтверждение его невозможно привести какие-либо достоверные статистические данные, но общее впечатление мое таково, что при системе первобытного скотоводства Автономная Монголия не в состоянии прокормить количество скота, значительно превышающее его теперешнее число. Быть мо- жет, при строгой экономии ее травяных ресурсов хватило бы для полуторного против нынешнего количества скота... но не больше» [Майский, 1921, стр. 134]. Л. Н. Гумилев усматривает в тысячелетиями стабильной и численности народонаселения у кочевников «оригинальный способ этнического существо- вания, непохожий на привычные нам, но отвечавший потребностям самих ко- чевников» [Гумилев, 1971, стр. 9]. Я же вижу в этой стабильности еще одно доказательство тупикового и застойного характера кочевнической экономики. Единообразная и неизменная экономика имела своим естественным след- ствием тенденцию к возникновению однотипных форм социальной организа- ции7)И все же было бы преувеличением утверждать абсолютную неизмен- ность кочевых обществ. Определенная эволюция имела место. Но она была связана не столько с ограниченными возможностями внутреннего развития, сколько с характером взаимоотношений кочевников с внешним миром в раз- личные исторические эпохи. В этой связи возникает проблема периодизации истории кочевников евразийских степей? Вполне понятно стремление различных исследователей не только вскрыть закономерности функционирования кочевых обществ, но также уста- новить основные этапы их исторического развития и выработать периодиза- цию истории кочевников евразийских степей. Однако все предложенные к на- стоящему времени периодизации сильно отличаются друг от друга. Дело не только в том, что в основу их положены различные принципы. Само различие лишь еще раз отражает дискуссионность основных проблем кочевникове- дения.

Некоторым исследователям развитие кочевых обществ в евразийских сте- пях представляется непрерывным поступательным процессом от первобытно- общинного строя к раннефеодальным (прафеодальным), а затем к развитым феодальным отношениям и даже к зарождению капиталистических отношений. Ясно, что в таком случае задачи периодизации сводятся лишь к установлению хронологии того или иного этапа социально-экономического развития, якобы пройденного кочевниками. При этом общества «ранних кочевников»— I тыся- челетия до н. э.— обычно рассматриваются как догосударственные (в лучшем случае у них констатируются лишь зачатки государственности), а создание государства и классового обще- ства приписывается лишь кочевникам средневековья [Лашук, 1967; Златкин, 1971а, стр. 172—175].

Трудно согласиться с таким решением проблемы. Во-первых, общества скифов, хунну и, вероятно, некоторых других древних кочевников имеют все основные признаки раннеклассовых, а созданные ими объединения вполне можно считать государственными образованиями. Во-вторых, поскольку это касается самих кочевников, их государственные образования в I тысячелетии до н. э. возникают практически на той же основе, что и в более позднее время. Не случайно многие исследователи констатируют сейчас сходство или даже тождество социально-экономической структуры как древних, так и средневе- ковых кочевников. В-третьих, тот предельный уровень, который способны достичь кочевые общества в своем самостоятельном развитии, отнюдь не ясен. В гл. I уже отмечалось, что, в то время как одни специалисты усматривают его в развитом феодализме, другие не допускают ничего большего, чем «военную демократию».

Гете писал, что между двумя противоположными мнениями лежит не ис- тина, а проблема. Но в данном случае истина, возможно, находится где-то по- середине. По-моему, в своем самостоятельном развитии кочевники, как пра- вило, не идут далее раннеклассовых отношений и в этом отношении между кочевниками древности и средневековья не наблюдается существенных раз- личий.

Однако дело не только в пределе развития, который ставит кочевая эконо- мика. Предложенная периодизация находится в отрыве от реальной истории кочевников евразийских степей, так как не учитывает обратимости социальных процессов у них и отсутствия сколько-нибудь прочной и длительной этниче- ской и исторической преемственности. Любая периодизация истории рассмат- риваемого региона может основываться только на данных, относящихся к раз- личным этносам. Но в таком случае картина непрерывного поступательного процесса представляется весьма сомнительной.

Например, в древности в степях Северного Причерноморья у скифов завер- шился переход от первобытных к раннеклассовым отношениям и возникло го- сударство. Но уже в Ш—II вв. до н. э. на смену скифам туда пришли сарматы, еще не вышедшие из эпохи классообразования. В IV в. н. э. гунны одолели сармато-аланские племена и на короткий срок создали сильное, но непрочное государственное образование, распавшееся вскоре после смерти Аттилы. В V— VIII вв. в Северном Причерноморье кочевали различные тюркские и иранские племена, находившиеся на стадии классообразования. В VIII—X вв. у них развивались классовые отношения, и, войдя в состав Хазарского каганата, они оказались вовлеченными в русло государственной жизни. С его падением и вторжением печенегов, тор ков и половцев начался новый цикл классообразо- вания, так и не завершившийся к середине XIII в. Вновь государственность и классовое общество в степях Северного Причерноморья возникли лишь после монгольского нашествия. Затем последовали события, связанные «с распадом Золотой Орды, переселением калмыков и т. д. Примерно так же обстояло дело и в других районах евразийских степей.

Другими исследователями история кочевничества в евразийских степях подразделяется на две эпохи: эпоху «ранних кочевников» (приблизительно до середины I тысячелетия н. э.) и эпоху «поздних кочевников». В основу этой периодизации кладутся не только, а иногда даже не столько различия в уровне социального развития, но в первую очередь хозяйственные и культурные раз- личия, якобы существовавшие между «ранними» и «поздними» кочевниками. Было даже высказано мнение, что они относятся к различным хозяйствен- но-культурным типам, или же, что эпоха «ранних кочевников» — это время формирования хозяйственно-культурного типа кочевых скотоводов евразий- ских степей, а эпоха «поздних кочевников» — время функционирования его в сформировавшемся виде [Вайнштейн, 1971; Вайнштейн, 1973, стр. 9—10].

Если суммировать мнение исследователей, придерживающихся подобной периодизации, то различия между «ранними» и «поздними» кочевниками в основном сводятся к следующему [Артамонов, 1947, стр. 70; Грязнов, 1955; Черников, 1960; Смирнов К. Ф., 1964].

1. Для «ранних кочевников» было характерно кочевание большой ордой (племенем), находящейся в беспрерывном, медленном, круглогодичном дви- жении. Соответственно жилищем служили «дома на колесах», т. е. помещен- ные на телеги кибитки. Для «поздних кочевников» характерно кочевание мел- кими группами, а основным видом жилища являются юрты. 2. У «ранних кочевников» отсутствовали те элементы материальной куль- туры, которые были распространены у «поздних»: разборная юрта, утварь из легких и прочных материалов, почти вытеснившая керамику, жесткое седло со стременами. 3. «Ранние кочевники» в отличие от «поздних» не вышли за пределы заклю- чительной стадии первобытнообщинного строя. Эпоха «ранних кочевников» была эпохой разложения родового строя, до установления господства патри- архально-феодальных отношений.

Все эти аргументы фактами, однако, не подтверждаются.

Во-первых, представление о том, что «ранние кочевники» передвигались всей ордой или племенем, не имея стабильных маршрутов и нигде подолгу не задерживаясь по-видимому, отчасти является дальнейшим развитием взглядов Б. Я. Владимирцова, полагавшего, что в XI—XII вв. мон- голы кочевали как куренями, т. е. большими группами, так и отдельными аи- лами, а затем, с образованием державы Чингисхана, перешли исключительно к аильному кочеванию, т. е. к кочеванию небольшими группами [Владимирцов, 1934, стр. 37—38, 45—46; ср.: Гребнев, 1960, стр. 107].

Ученый опирался на свидетельство Рашид ад-Дина: «В древние времена, когда какое-либо племя останавливалось в какой-либо местности, оно [распо- лагалось] наподобие кольца, а его старейшина находился в середине [этого круга], подобно центральной точке; это и назвали курень» [Рашид ад-дин, т. I, кн. 2, стр. 86]. Однако эти слова едва ли следует понимать буквально и тем бо- лее придавать им расширительное значение [Руденко, 1961а, стр. 7; Марков, 1967, стр. 9; Tomio Goto, 1968, стр. 95; Вайнштейн, 1972, стр. 74— 77]. Поло- жение дел, описанное средневековым историком, скорее всего явилось след- ствием неустойчивости и частых междоусобных войн в монгольском обществе в эпоху, предшествующую деятельности Чингисхана.

Круглогодичное кочевание по относительно неустойчивым маршрутам (второй тип) в исследуемом регионе уже по природно-климатическим услови- ям было возможно только в наиболее засушливых, пустынных районах. По- требность в кочевании большую часть года небольшими группами вызывалась экономическими причинами — невозможностью прокормить и напоить всю массу скота на ограниченной территории.

Численно значительные группы могли кочевать вместе только непродолжи- тельное время в году, к зиме они обычно распадались [Сабырханов, 1969, стр. 151; Вайнштейн, 1972, стр. 72—77]. Исключения бывали в периоды стихийных бедствий, войн и переселений и у «поздних кочевников» встречались не реже, чем у «ранних». Не случайно сам Рашид ад-Дин добавляет: «И в настоящее время, когда вблизи находится вражеское войско, они [монголы] тоже распо- лагаются в таком же виде (т. е. в виде куреня.— А. X.) для того, чтобы враги и чужие не проникли внутрь стана» [Рашид ад-дин, 1952, т. I, кн. 2, стр. 87].

По сообщению одного из средневековых историков, туркмены Сирии во время переходов на яйлу подвергались нападению курдов. «Тогда туркмены решили объединиться во время своих переходов, чтобы охранять свое имуще- ство» [Агаджанов, 1969, стр. 117].

Иосафат Барбаро в следующих словах описывает движение хана Ки- чик-Мехмеда и его войска с Нижней Волги на Нижний Дон: «Сначала шли табуны лошадей по шестьдесят, сто, двести и более голов в табуне, потом появились верблюды и волы, а позади них стада мелкого скота. Это длилось в течение шести дней, когда в продолжение целого дня — насколько мог видеть глаз — со всех сторон степь была полна людьми с животными: одни проходили мимо, другие прибывали. Поперечник равнины, занятой массами этих людей и скота, равнялся 120 милям» [Барбаро и Конта- рини о России, 1971, стр. 142—143].

В период казахских ханств из-за напряженной политической обстановки значительное число аулов также предпочитало передвигаться сообща [Толы- беков, 1959, стр. 206]. В 40-х годах XVIII в. султан Нурали и его братья, боров- шиеся с враждебными им султанами Бараком и Батыром, старались держаться ближе к своей матери ханше Попай и даже зимовали вместе [Сабырханов, 1969, стр. 156]. Один из наблюдателей верно подметил, что казахов «опасность заставляла кочевать большими аулами» [Костенко, 1886, стр. 341]. Но подоб- ные объединения нескольких кочевых групп имели временный характер и распадались с окончанием конфликтов и наступлением затишья [Зиманов, 1958, стр. 70—71].

Во-вторых, вряд ли правомерно основывать историческую периодизацию на различиях в отдельных элементах материальной культуры. К тому же обосно- вание таких различий во многом сомнительно.

Кибитки на повозках, использовавшиеся под жилье, были распространены не только у древних номадов, но и у кочевников средневековья и еще более позднего времени. Они многократно описаны различными писателями и путе- шественниками [Тизенгаузен, 1884, стр. 281; Путешествия Плано Карпини и Рубрука, 1957, стр. 27—28, 91—92; Книга Марко Поло, 1955, стр. 88; Барбаро и Контарини о России, 1971, стр. 144]. Про чжурчжэней X в. источники сооб- щают, что они «жили в повозках, запряженных лошадьми» [Воробьев, 1965, стр. 17]. В XV в. Шериф ад-Дин Йезди отмечал: «Жилищем степняков... явля- ются шатры „кутарме", которые делают так, что их не разбирают, и ставят и снимают целиком, а во время передвижений и перекочевок едут, ставя их на телеги» [Тизенгаузен, 1941, стр. 172—173].

Передвижения крымских татар в XIX в. мало чем отличались от скифских. По словам Герберштейна, «стравив пастбища в одном месте, они переселяются в другое со стадами, женами и детьми, которых везут с собой на повозках» [Герберштейн, 1908, стр. 144]. У запорожских казаков даже в XVIII в. жили- щем на кочевьях и полях служил кош — крытая повозка, генетически, воз- можно, восходящая к передвижному жилищу кочевников [Шенников, 1971, стр. 85]. Наконец, ногайцы бывшей Таврической губернии употребляли телеги как средство массового передвижения при перекочевках еще в начале XIX в., когда они были сожжены по приказу русской администрации, стремившейся уско- рить оседание ногайцев [Иванов П. П., 1958, стр. 43; Шенников, 1973, стр. 52]. Среди их жилищ отмечены как съемные кибитки, так и кибитки, постоянно укрепленные на повозках, с очагом внутри. У северокавказских ногайцев они дожили до начала XX в. Между тем северопричерноморские ногайцы совер- шенно не пользовались разборной юртой [Шенников, 1973, стр. 52—54].

В то же время юрта определенно была известна уже древним кочевникам. Ее изображение имеется среди росписей одного из керченских склепов [Ростов- цев, 1913, стр. 170 и сл., табл. C I]. Остатки нескольких юртообразных жилищ первых веков нашей эры обнаружены в Крыму [Шульц, 1937, стр. 252—254; Шульц, 1941, стр. 273 и сл.; Дашевская, 1967, стр. 69 и сл., рис. 20]. Описание юрты хунну, относящееся к 81 г., свидетельствует о том, что последняя мало чем отличалась от хорошо известной монгольской юрты XIII в. [Таскин, 1968, стр. 27—28].

Не исключено, что жесткое седло и стремена (или по крайней мере их про- тотипы) также появились еще в древности, а не в начале средневековья [Скрипкин, 1970, стр. 207, рис. 3; Кызласов, 1973], Было бы нелепо отрицать, что материальная культура и даже некоторые формы хозяйства евразийских кочевников, как и любых других обществ, с те- чением времени претерпевали определенные изменения. Однако эти изменения недостаточно велики, чтобы можно было говорить о каких-то качественных различиях. Хозяйственно-культурный тип кочевников евразийских степей по всем своим основным определяющим признакам 'сформировался не позднее первой половины I тысячелетия до н. э. и просуществовал кое-где вплоть до XX в. Модификации не меняли его сущности, а инновациям подвергались лишь его второстепенные признаки.

В-третьих, надо снова повторить, что историческое развитие кочевников евразийских степей не представляло собой непрерывного поступательного процесса. И в I тысячелетии до н. э., и в I тысячелетии н. э. бок о бок с кочев- никами, создавшими свои государственные образования, существовали такие, которые еще не вышли из эпохи классообразования. «Ранние кочевники» — хунну и скифы — опережали в своем развитии «поздних» — печенегов, по- ловцев и многих других. Наконец, сама структура кочевых обществ оставалась однотипной и в древности и в средневековье.

Таким образом, все рассмотренные периодизации истории кочевых обществ евразийских степей представляются неудовлетворительными. Очевидно, внутреннее развитие кочевников, будь то в сфере социально-политических отношений, в области экономики или в мате- риальной культуре, не дает для них достаточных оснований и критериев. По- этому я предложил взять за основу периодизации твердо установленный факт тесной и детерминированной связи, всегда существовавшей между кочевыми и оседло-земледельческими обществами [Хазанов, 1973].

История кочевников евразийских степей — неотъемлемая часть обще- исторического процесса. Кочевники не только принимали активное участие в событиях мировой истории; сами эти события оказывали существенное воз- действие на все стороны их жизни. Поэтому представляется допустимым раз- делить их историю на три эпохи — «эпоху древних кочевников», «эпоху средневековых кочевников» и «эпоху кочевников нового времени» — в соответствии с общей периодизацией всемирной истории. Как известно, ведущие социально-экономические тенденции, присущие каждой из этих эпох и определявшиеся способом производства, господствовавшим в наиболее раз- витых обществах, оказывали определенное воздействие на всю ойкумену. Изложенный принцип в какой-то мере молчаливо принимался и раньше ав- торами некоторых из предложенных периодизаций. Иначе непонятно, почему рубежом, отделяющим «ранних кочевников» от «поздних», признается сере- дина I тысячелетия н. э.— время, не отмеченное в степи никакими другими изменениями, кроме этнических. Трудно отделаться от мысли, что над учены- ми невольно довлел факт отсылки Одоакром именно в это время инсигний им- ператорской власти в Константинополь — событие, положившее конец су- ществованию Западной Римской империи. Для истории евразийских кочевни- ков событие это сколько-нибудь существенного значения не имело. Но зато оно признается в качестве условной даты, знаменующей наступление средневе- ковья.

Однако, подчеркиваю, исторические и этнические (в древности ведущую роль в евразийских степях играли ираноязычные кочевники, в средние века и новое время — тюркоязычные и монголоязычные) различия между эпохами выступают значительно более отчетливо, чем хозяйственно-культурные. Что касается социально-политических различий — а их полностью все же нельзя сбрасывать со счетов,— то они в очень большой мере связаны с воздействием, которое оказывали на кочевников оседло-земледельческие общества Старого Света, и с уровнем развития последних. Надо ли напоминать, что именно на основе этих обществ и была в свое время выработана общепринятая ныне, не- смотря на все ее очевидные изъяны, периодизация всемирной истории?

Не следует отрицать определенных различий, существовавших между древними и средневековыми кочевниками, взятыми в целом. Однако эти раз- личия носят не качественный, а количественный характер. К тому же в первую очередь они опять-таки связаны с ролью оседло-земледельческих и городских обществ в социальном развитии номадов. Общий уровень развития земле- дельческих обществ, с которыми кочевники контактировали, возрос по срав- нению с древностью. Это открывало несколько большие возможности и для развития кочевников, особенно для становления и развития их государствен- ности по второму из намеченных нами путей.

Несколько слов об эпохе кочевников нового времени.

Она была временем кризиса кочевого хозяйства и базировавшихся на нем обществ. Изменившееся соотношение сил привело к тому, что кочевники все больше вовлекались в сферу влияния своих оседлых соседей, но теперь уже в качестве подчиненной и эксплуатируемой стороны. В результате в их обществе развивались фео- дальный и капиталистический уклады, своеобразно сочетавшиеся с остатками и пережитками прежних социальных отношений.

Следует также отметить, что в средние века территория, занятая кочевниками, максимально расширилась в результате их военного преобладаниям а в новое время, наоборот, сузилась. В целом же кочевым обществам присущи застойный и тупиковый характер, обусловленный спецификой экстенсивного скотоводческого хозяйства, отсут- ствие достаточных возможностей для внутреннего развития, известная обра- тимость социальных процессов.

Одни и те же этносы и этнические группы мы видим то вступившими в эпоху классообразования, то достигшими раннеклас- совой ступени развития, то завоевателями земледельческих областей и созда- телями очередного государственного образования, подчас обширной империи, то после его распада (вновь отброшенными на более низкую ступень развития.

На протяжении почти трех тысяч лет в кочевом мире евразийских степей дви- жение по кругу явно превалировало над поступательным развитием, и если последнее все же имело »место, то главным образом под влиянием стимулов, исходивших из земледельческих областей. Даже в сфере материальной куль- туры традиции преобладали над инновациями. Освоение огромных, практи- чески не использовавшихся степных пространств и вовлечение их в сферу производящей экономики древними скотоводами было важным моментом в историческом развитии Евразии. До известного времени кочевое скотоводство являлось наиболее эффективным способом их хозяйственного использования.

Но всякая медаль имеет две стороны. Оборотная сторона кочевничества как результата пассивной адаптации обществ с производящей экономикой в опреде- ленных экологических нишах заключается в социальном застое. До сих пор из него известен только один выход — переход к оседлости и комплексному хо- зяйству, в котором в соответствии с экологией конкретных районов и причи- нами экономического и политического порядка может преобладать отгон- но-пастбищное скотоводство.