Проницательный юноша не мог не задуматься над таким нелогичным явлением, не анализировать: почему эта немногочисленная нация занимает командные посты? А тут еще подвернулся случай, коснувшийся лично Шевцова. Студент-однокурсник, некто Маневич, с которым Шевцов откровенно поделился своими наблюдениями, написал в дирекцию донос, обвинив Шевцова в антисемитизме. Реакция последовала незамедлительно: Шевцова, даже без формального разбирательства, исключают из техникума. Но вмешалась республиканская газета, опубликовавшая статью своего корреспондента «Как в Орше понимают бдительность», и приказ об исключении был отменен. Но Шевцов не пожелал возвращаться и поступил в Саратовское училище пограничных войск.
Шел 1938. Тогда многие юноши мечтали о героической романтике. С мечтой о границе они связывали самые благородные стремления и жажду подвига, к чему и стремился Шевцов. Но шкловская история навсегда отложилась в восприимчивой юношеской памяти Шевцова. Он анализировал ее и будучи начальником погранзаставы в 1940—41, и разведчиком, и командиром роты в битве за Москву, и особенно в последние годы войны, когда он работал в редакции журнала «Пограничник», где в аппарате и среди авторов было всего 2 славянина: гл. редактор Шевченко, сменивший Пресмана, и литсотрудник Шевцов. Борьбу с безродными космополитами в к. 40-х Шевцов встретил в должности специального корреспондента газеты «Красная звезда», где на смену гл. редактору Ортенбергу пришел генерал-славянин Фомиченко. Трудовая общественность страны, как и национальная патриотическая интеллигенция, встретили борьбу с космополитизмом с пониманием и одобрением. Для журналиста Шевцова, познавшего еще в молодости засилье евреев во всех сферах жизни, их высокомерие и подрывную деятельность, еврейский вопрос приобретает особую актуальность, достойную серьезного исследования и анализа. Он включается в борьбу с сионистами. В 1944 на страницах газеты «Красная звезда» появляется большая статья «Против антипатриотов в батальной живописи», подписанная И. Шевцовым и руководителями студии военных художников им. Грекова Н. Жуковым и Х. Ушениным. В сионистских кругах знали главного автора статьи и запомнили имя Шевцова.
С этого времени у него устанавливаются дружеские отношения с известными художниками: П. Соколовым-Скля, Е. Вучетичем, П. Кривоноговым, П. Судаковым и др. Их творчеству он посвящает статьи. В 1950 Шевцов пишет свой первый роман «Тля», однако издать его цензура не позволяет в течение 15 лет. За эти годы он издает романы «Свет не без добрых людей», «Семя грядущего», «На краю света» (1-я часть романа «Любовь и ненависть»), книги о С. Н. Сергееве-Ценском и Е. В. Вучетиче. Только в 1964 удалось издать «Тлю», где действие происходит в среде художников, которую писатель хорошо знал. Появление этой книги вызвало эффект разорвавшейся бомбы. Впервые в советской литературе появилась книга об идеологических подрывных действиях космополитов и сионистов. За этот роман Шевцов подвергался ожесточенной травле со стороны еврейских и космополитических кругов. Первыми начали наступление на писателя радиостанции «Голос Израиля» и «Голос Америки», которые оповестили мир, что в СССР впервые при советской власти издан антисемитский роман, хотя в книге нет слов «сионизм» и «еврей». Формально не к чему было придраться. Молодой писатель показал идеологическое противостояние в стане художественной интеллигенции: патриотов и космополитов. Острая полемика по вопросам искусства, которая всколыхнула всю страну в к. 50-х, как в фокусе, отразила мн. др. проблемы, от решения которых зависела дальнейшая судьба нашего Отечества! Принять «эстетику безобразного», принесенную с Запада люмпен-интеллигентами, означало не только отказаться от нравственно-духовных основ русской культуры, но и сдать позиции в политических и экономических сферах жизни. Государственно мыслящие люди это прекрасно осознавали.
Шевцов первым высказал вслух то, о чем перешептывались в кулуарах многие честные, но робкие интеллигенты, не решаясь открыто обсудить давно назревшее и наболевшее, боясь получить клеймо «антисемита». Писатель в концентрированной обобщенной форме показал опасность умственных шатаний, вред политически запрограммированного разномыслия, конечной целью которого было разрушение Советского Союза, а затем и России. Шевцов пророчески предупреждал общественность о кознях немногочисленной, но влиятельной прослойки «творческой», космополитически настроенной интеллигенции, которая через средства массовой информации навязывает обществу те или иные эстетические стандарты. Мертвой хваткой сковывает она живое, истинное начало народно-национальной жизни, сосредоточив в своих руках нити управления общественным мнением. Символично и обозначение этого явления, вынесенного в заголовок романа. В названии подчеркнут дух разложения, нравственной проказы, который, искусно маскируясь, проповедуют носители тлетворного начала. Задолго до т. н. перестройки Шевцов прозорливо разгадал стратегию и тактику враждебных действий «агентов влияния» в нашей стране.
После выхода романа в свет имя Шевцова стало известным. Было ясно, что появилось произведение (немыслимое прежде в советской литературе) сильное и яркое по способам обличения зла. Изображенный мир идеологических интриганов и мошенников был выписан так выпукло и ярко, что космополитствующие «мэтры», выведенные на свет божий, теряли свою камуфляжную форму. Будь роман слаб в художественном отношении (а об этом прежде всего говорили еврейские критики), он не подвергся бы столь шумному шельмованию и не снимался бы с библиотечных полок. Параллельно успеху романа возрастало сопротивление оппонентов, особенно из числа сиониствующих критиков. Они решили нанести по нему удар «на поражение», самонадеянно заявив, что «щенков надо топить слепыми». Почти все еврейские и космополитические газеты и журналы Москвы открыли шквальный огонь не столько по роману (который был объявлен вне литературы), сколько по автору. Т. к. фактов антисемитизма найти не могли, то в качестве «криминала» определили клевету на интеллигенцию, попытку писателя поссорить ее с народом. Книгу скупали и сжигали. 2 тыс. экз. сожгли во дворе московской синагоги. В библиотеки дали негласную команду не выдавать читателям «Тлю». Из писателя сделали изгоя, создав вокруг него глухую блокаду. Влиятельные силы из числа героев его романа выполнили свою угрозу: опытный журналист, публицист — Шевцов — в теч. 6 лет не мог опубликовать ни одной строки. О приеме в Союз писателей автора уже 3 романов не было речи. В писательскую организацию он был принят, и то со скандалом, лишь через 15 лет, издав к тому времени 8 романов. В издательство «Советская Россия», выпустившее «Тлю», хлынул поток читательских писем в защиту Шевцова и его романа. Их было около тысячи изо всех уголков страны.
Читатели возвысили свой голос в защиту автора против носителей антинародной, космополитической идеологии, «шайки» (цитата из писем), о которой идет речь в романе. Читатели называли «Тлю» подвигом писателя. Народная поддержка дала возможность писателю убедиться в правоте своих выводов, поверить в свое призвание и не сломаться под нажимом хорошо организованной сети «агентов влияния». В партийном аппарате нашлись государственные руководители, которые разделяли тревогу писателя. В частности, Шевцова активно поддержал член Политбюро, первый заместитель Главы правительства Д. С. Полянский, за что и поплатился своей карьерой вместе с др. партийными функционерами, выразившими свои симпатии Шевцову и его роману. Главным же гонителем Шевцова был идеолог партии Суслов. С тех пор отношение к Шевцову и его роману в общественно-литературных кругах стало своеобразным барометром, определяющим уровень национально-патриотического и гражданского самосознания. Кто-то, пугливо озираясь, пожимал в темных коридорах руку и говорил: «Мысленно мы с Вами!» Кто-то поспешил откреститься от знакомства с «опасным» писателем.
Для писателя наступили тяжелые времена, но он продолжал упорно работать. За 6 лет после выхода «Тли» он создал 2 романа: «Во имя отца и сына» и «Любовь и ненависть», в которых продолжил тему «Тли», но с большей откровенностью, глубиной и остротой. Оба романа вышли в свет одновременно в 1970. По этому поводу, прочитав «Любовь и ненависть», М. А. Шолохов заметил: «Пытались съесть, но не съели. Орешек оказался не по зубам». Это был совершенно неожиданный ответный удар Шевцова по врагам Отечества, в стане которых возник переполох. В ход пошли злонамеренные обвинения писателя в клевете на советскую действительность: мол, в стране нет ни наркомании, ни проституции. Но в романах была не только острая правда современности, точность оценок, но и пророческий взгляд в будущее. Поэтому главным предметом его повествования всегда были вопросы общественно-политического и исторического содержания.
Гражданско-публицистический пафос составляет и основу художественных романов Шевцова. Редкий для современной литературы синтез высокого патриотизма, яркой образности, публицистичности. Писателя — бойца, патриота, нельзя было напугать или сломить. Он продолжал бить в набат и в последующих своих романах: «Набат», «Бородинское поле», «Грабеж»; призывал народ к бдительности. Особенно ярко это выражено в «Набате» и «Бородинском поле». Роман-эпопея «Бородинское поле» — вершина в творчестве Шевцова. По времени события роман охватывает свыше 30-ти самых неспокойных и сложных лет ХХ столетия. Великая Отечественная война, разбой во Вьетнаме, «холодная война», принятие Генеральной Ассамблеей ООН резолюции, определившей сионизм как форму расизма. В трагические для России годы горбачевско-ельцинской разрухи Шевцов создал еще 3 романа («Голубой бриллиант», «Крах», «Что за горизонтом»), посвященных униженной и распятой России, а также десятки очерков и публицистических статей, опубликованных в патриотической прессе. К ним относятся работы о творчестве художников П. Корина, А. Герасимова, Е. Вучетича, И. Глазунова, П. Судакова и др. Романы Шевцова — своеобразная летопись борьбы русского человека за сохранение своей самобытности; это — разоблачение тлетворного влияния «дипломированного мещанина с философией неудачника, у которого за душой ничего святого». В его произведениях всех жанров, в т. ч. и в публицистике, в критике, тема патриотизма, тема России, ее перспектив в условиях ожесточенных идеологических боев стала главной. Художественность его произведений органически вырастала из патриотической страстности, глубокой убежденности писателя.
